Наш разговор с военнослужащим Василием с позывным «Дед Уж» состоялся во время его пребывания в госпитале, где защитник Украины проходит лечение. «Извините, пожалуйста, что опаздываю – я весь день в бегах», – говорит Василий. И когда предлагаю перенести интервью на более удобное время, отмахивается: мол, не носят же, сам бегает, а значит, жив.
Видео дня
О пути от обычного гражданского до воина ВСУ, изменениях на передовой за последний год, переходе на украинский язык и темах, которые лучше избегать в общении с военнослужащими, – в эксклюзивном интервью OBOZ.UA.
– Наше с вами знакомство произошло в поезде, и первое, о чем вы спросили у меня, – не против ли я вашей компании. На мое смущение, почему я должна быть против, ответили, что «бывали уже случаи». Это из вашего собственного опыта или печальный опыт ваших побратимов? Как гражданским научиться более уважительно относиться к военнослужащим?
– С моими побратимами. Я считаю, что так ведут себя люди, которым все равно, что происходит на самом деле. Так пахнут не наши ноги, так пахнет жизнь, знаете… Это наша жизнь. Если мы все будем пахнуть французскими духами, то будем чистить обувь м*скалям. Кто-то должен принести себя в жертву.
– Василий, почему побратимы дали вам позывной «Дед Уж»?
– Я сначала был просто дедом, поскольку я самый старший в подразделении и у меня трое внуков. Но потом произошел случай, когда мне пришлось на брюхе проползти довольно большое расстояние под обстрелами, и мне сказали: «Так ты как уж прополз!». Так оно и привязалось. Позывной «Дед Уж» за мной закрепился, и я им очень доволен.
– Расскажите, пожалуйста, о себе до 24 февраля 2022 года и после.
– До полномасштабного вторжения я занимался совершенно мирными делами. Никогда даже в плохом сне не мог вообразить, что что-то подобное начнется в Украине. Я работал на строительстве новых дорог. 21 февраля 2022 года меня вызвали на работу, я подготовил свой трал (средство перевозки транспортных средств. – Ред.) и в ночь с 23 на 24 февраля выехал на Бровары. По дороге под Киевом попал под ракетный обстрел. Это была странная, страшная, похожая на какую-то ошибку, но новая реальность.
Я связался со своим руководством и понял, что началось полномасштабное вторжение. Приехал в Киев. Столица, конечно, была охвачена паникой. Некоторое время я не знал, что делать, как и многие. Но потом я присоединился к Национальному корпусу. Мы занялись эвакуацией киевлян и материальных ценностей, которые могут помочь во время войны и, конечно же, после. По крайней мере, занимался чем-то полезным. Когда начались уже ожесточенные бои под Киевом, я пошел записываться в 72-ю отдельную механизированную бригаду. Но в то время было столько добровольцев, что попал в Вооруженные силы Украины только с шестого раза.
– Почему вы так упорно пытались попасть именно в 72-ю бригаду?
– Мне отказывали в силу моего возраста, говорили пока отдыхать. Так что я поехал домой, в Ахтырку Сумской области, которую только освободили от оккупации. Мой дом был поврежден, было больно видеть, как внуки бегут в подвал, когда включают сирены. Во время пребывания дома узнал, что 72-я бригада после освобождения Киева движется в направлении Харьковской области. Я говорил им: «Возьмите меня хоть картошку чистить!» С шестого раза все-таки своего добился. Очень горжусь, что я именно в этой бригаде. Они прошли серьезный путь, имеют большие достижения.
– Что изменилось на передовой за последний год?
– Я не могу отвечать за всю линию фронта. Но у нашей бригады ничего не изменилось. Мы продолжаем держать оборону Угледара, это очень важный стратегический город. И мы не только героически его держим, но и наносим довольно ощутимые потери нашему врагу. На сегодняшний день по количеству разбитой техники, разгрому личного состава врага нас превзошла только Авдеевка. До этого мы были лидерами в разгромах личного состава российских оккупантов. Теперь немного завидуем, будем догонять (улыбается).
– Что труднее всего дается там выдерживать?
– Трудно сказать каким-то одним словом. Трудно – потому что все тяжело. Там нет легкой жизни, но мы должны работать. Хотя на самом деле люди ко всему привыкают.
– Когда почти год назад мы с вами познакомились, вы общались по-русски. Потом в наших беседах постепенно переходили на украинский. Сейчас вы полностью разговариваете и пишете на украинском языке. Что изменилось?
– В моей воинской части в основном все русскоязычные, в том числе и я. Почему мы переходим на украинский язык? Ответа вам никто не даст. Это не потому, что модно или хайпово, просто постепенно переходим на украинский язык. У меня еще не полностью получается, потому что продолжаю думать по-русски и до автоматизма еще не дошло, но надеюсь, что со временем у меня получится.
– Недавно вы с побратимами приняли участие в общественно-культурном мультимедийном украиноведческом проекте UKRAЇNER с просьбой предоставить оружие, чтобы следующее Рождество, в конце концов, встретить в кругу близких. Расскажите об этом проекте поподробнее.
– Проект был запрограммирован преимущественно на европейские страны. Военнослужащие из моего подразделения озвучили тот вопрос, который на самом деле очень актуален для нас. Уже долго идет война, у нас нет возможности побывать дома, когда нам захочется. Мы понимаем, что выход из этого положения – это сила и желание. Но нам не хватает оружия. И мы обратились к международному обществу с просьбой помочь нам. Мы ничего ни от кого не требуем, но нам нужна временная помощь. А мы все отработаем.
– Также вы дали интервью нескольким иностранным изданиям. Какие темы поднимались?
– Темы поднимаются самые разные. Все, что касается войны, питания, медицинского обеспечения, подготовки подразделений. В общем международное сообщество больше всего волнует вопрос сохранения человеческой жизни. Также специально для французского телевидения мы проводили тактические занятия, проводили съемки в условиях боев, насколько это было объективно показано, я не знаю, не слежу за этим всем. Придет время, буду просматривать.
– А какие темы лучше избегать с военнослужащими?
– Больше всего военные не любят двух вопросов: приходилось ли убивать и как там, на войне.
– Когда мы договаривались об интервью за неделю вперед, вы ответили, что так заранее не планируете…
– Планировать что-то на неделю вперед – это непозволительная роскошь!
– Даже когда вы не на передовой, а в госпитале?
– Конечно. На самом деле мы не перестаем быть военными, когда находимся в госпитале. И может случиться всякое. Ведь военнослужащие – цель номер один для страны-агрессора. Да и отвык уже так заранее что-то планировать. Часто происходит так, что что-то запланировал, а это не может осуществиться, и такое чувство, что тебя ограбили. И мы приучили себя не планировать даже на завтра. Есть только сейчас.
– Где вы и ваши побратимы берете позитив, оптимизм и стойкую веру в победу?
– Все очень просто. У нас трудная и специфическая работа. Но это работа. На каждой работе есть интересные смешные моменты. Тем более, что в нашем положении их надо выделять. Мы с побратимами эти моменты проигрываем – и нам становится как-то лучше на душе. У меня есть побратим Егор, ему 24 года, очень его любим и уважаем. На войне он потерял ногу. После долгого лечения снова, уже на протезе, присоединился к нам. Жизнь не заканчивается. Пока не убили, значит, жив, значит, все хорошо. Я верю, что все будет хорошо, мы же украинцы. По-другому не может быть!
